Стивен Кинг - Четыре сезона [litres]
Моя медицинская практика началась в 1929-м – слишком плохом году, чтобы что-то начинать. Мой дед оставил мне в наследство небольшую сумму денег, и хотя я и был удачливее многих моих коллег, мне пришлось вертеться, чтобы хоть как-то продержаться следующие четыре года.
К 1935-му дела пошли немного лучше. У меня появились настоящие пациенты и некоторые больные, проходящие амбулаторное лечение в Уайт Мемориал. В апреле того года я увидел нового пациента – женщину, которую буду называть Сандрой Стенсфилд, что почти соответствует ее настоящему имени. Это была молодая женщина с бледной кожей, утверждавшая, что ей двадцать восемь лет. После осмотра я понял, что на самом деле она года на три-четыре моложе. У нее были светлые волосы, изящная фигура и высокий рост – около пяти футов и восьми дюймов. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не излишняя суровость черт. В глазах светился ум, а линия рта была столь же резкой и решительной, как у каменной статуи Гарриет Уайт перед зданием больницы. Имя, которое она указала в карточке, было не Сандра Стенсфилд, а Джейн Смит. Осмотр показал, что пациентка примерно на втором месяце беременности. Обручального кольца она не носила.
После предварительного осмотра, но до того, как были получены результаты анализов, моя медсестра Элла Дэвидсон сказала:
– Та девушка, что приходила вчера, Джейн Смит? Я больше чем уверена, что это вымышленное имя.
Я согласился. И все же я ею восхищался. В ее поведении не было и тени нерешительности, стыдливости и робости. Меня поражала ее прямота и деловитость. Казалось даже, что и вымышленное имя она взяла по деловым соображениям, а не от стыда. Она как бы говорила вам: Вы требуете имя, чтобы занести его в вашу картотеку. Таков порядок. Что ж, вот вам имя. Чем полагаться на профессиональную этику человека, которого я не знаю, лучше положусь на саму себя.
Элла отпустила несколько замечаний на ее счет типа «современные девицы» и «наглая молодежь», но она была доброй женщиной, и думаю, эти слова были произнесены так, для проформы. Она прекрасно понимала, так же как и я, что кем бы ни была моя новая пациентка, она не имела ничего общего с проституткой с выцветшим взглядом и на высоких каблуках. Напротив, Джейн Смит была крайне серьезной и целеустремленной молодой женщиной. Она оказалась в неприятном положении и была полна решимости пройти через это со всем достоинством, на которое способна.
Через неделю она пришла во второй раз. Стоял обычный день – один из первых настоящих весенних дней. Воздух был мягким, небо – молочно-голубого цвета, и чувствовался запах ветра – теплый, едва ощутимый запах возрождения природы. В такие дни хочется уйти от всех забот и волнений, сидя рядом с прекрасной женщиной где-нибудь в Кони-Айленде, с корзиной для пикника на разостланном покрывале, а на твоей спутнице – большая белая шляпка и платье без рукавов, прекрасное, как и сам день.
На Джейн Смит было платье с рукавами, но все равно не менее прекрасное, чем тот весенний день. Из белого льна с коричневой окантовкой. Она надела также коричневые туфельки, белые перчатки и шляпку «колокол», немного старомодную – первый признак того, что она была далеко не богатой женщиной.
– Вы беременны, – сказал я. – Думаю, что вы не очень-то в этом сомневались, да?
Если и должны быть слезы, подумал я, то они появятся сейчас.
– Да, – ответила она с завидным самообладанием. В ее глазах не было и намека на слезы. – Я догадывалась.
Возникла небольшая пауза.
– Когда я должна родить? – спросила она почти беззвучно.
– Это будет рождественский ребенок, – сказал я. – Примерный срок – десятое декабря плюс-минус две недели.
– Хорошо. – Она поколебалась немного, а потом решилась: – Вы будете принимать роды? Даже если я не замужем?
– Да, – сказал я. – При одном условии.
Она нахмурилась, и в этот момент ее лицо стало еще больше походить на лицо Гарриет Уайт. Трудно поверить, что хмурое выражение лица молодой женщины двадцати трех, вероятно, лет может быть настолько грозным. Но именно таким оно и было. Она уже была готова уйти, и даже мысль о том, что ей придется начинать все сначала с другим врачом, не смогла бы ее удержать.
– И каким будет это условие? – спросила она подчеркнуто холодно.
Теперь уже я почувствовал желание отвести глаза от ее лица, но выдержал ее взгляд.
– Я настаиваю на том, чтобы знать ваше настоящее имя. Мы можем продолжать наши финансовые отношения при помощи наличных денег, если вас это больше устраивает, и миссис Дэвидсон по-прежнему будет выдавать вам рецепты на имя Джейн Смит. Но если мы собираемся отправиться вместе в это путешествие в течение следующих семи месяцев, я хотел бы иметь возможность обращаться к вам по имени, на которое вы отзывались всю вашу жизнь.
Я закончил свою миленькую, наигранно строгую речь, ожидая, пока она обдумает мои слова. Я был почти уверен, что она поднимется, поблагодарит меня и исчезнет навсегда. Я испытал бы растерянность, если бы это произошло. Она нравилась мне. Более того, мне нравилась прямота и решимость, с коими она бралась за проблему, в то время как девяносто из ста женщин на ее месте запутались бы в собственной лжи и от страха и стыда перед такой ситуацией оказались бы не способны ее преодолеть.
Полагаю, что многим нынешним молодым людям такая ситуация показалась бы нелепой и даже невообразимой. Сейчас все стремятся продемонстрировать широту взглядов в отношении того, что беременная женщина без обручального кольца должна быть окружена большим вниманием и заботой, чем любая другая. Но джентльмены хорошо знают, что в те времена все было по-другому. Бытующие тогда нравственные нормы и лицемерие ставили незамужнюю беременную женщину в крайне затруднительное положение. В те годы замужняя беременная женщина чувствовала себя счастливой и гордой тем, что собиралась выполнить предназначение, данное ей Богом. Незамужняя же выглядела в глазах окружающих проституткой, да и сама была склонна считать себя таковою. Она была, используя выражение Эллы Дэвидсон, «легкой» женщиной, а в те времена о «легкости» забывали не скоро. Такие женщины уезжали рожать и жить в другие города. Некоторые из них глотали таблетки или выбрасывались из окон. Другие шли к подпольным акушеркам-мясникам с грязными руками или пытались сделать все сами. За мою хирургическую практику четыре женщины умерли у меня на глазах от потери крови из-за тяжелых ранений матки. Помню один случай, когда ранение было нанесено зазубренным горлышком бутылки, привязанным к венику. Сейчас трудно в это поверить, но подобные вещи происходили, джентльмены. В общем, такая ситуация была для здоровой молодой женщины худшей из всех, какие только можно вообразить.
